|
От автора: Сергей Опульс - человек, после встречи с которым ты долго находишься под впечатлением его необычайной образованности, начитанности, оригинальности взглядов и полной уверенности в их правоте. Такая позиция обусловлена, прежде всего, тем огромным багажом знаний истории своего и других государств, что когда его слушаешь, то диву даешься, как он все помнит и сыпет датами всех веков, как будто, много лет преподает историю и читает лекции.
Поэтому, сумев разговорить его еще до интервью, что, по словам жены Натальи, удается далеко не каждому, потом уже его было не остановить. А мне трудно было не заслушаться и забыть, зачем пришла. Он, действительно, по сегодняшним меркам какое-то чудо из чудес.
Столько всего интересного удерживать в своей голове, на мой взгляд, просто невозможно, он буквально кладезь знаний, генератор идей, и при этом потрясающе грамотно излагающий их хорошим литературным языком, что само по себе чудо!
И, конечно, мне как-то казалось с одной стороны неудобным включать диктофон в то время, как лились его слова и мысли безотносительно его живописи, а с другой стороны, я просто боялась прервать его, чтобы вдруг ненароком не спугнуть этот счастливый миг откровений человеческой души и интеллекта.
И если при самом первом первом взгляде на Сергея он мне показался неким затворником, человеком настороженным, чуть-чуть даже колючим как собеседник, то вскоре не успевала я молвить только слово, как оно в доли секунды будоражило его ум, и он мне рассказывал такие интересные вещи, о которых я не слышала раньше и не читала. Жалко вот только, что не записала. Наверное, потому, что у него интересная манера, когда он увлечен разговором от глубокого мыслительного процесса он прикрывал глаза, и мне казалось неправильным включать в этот момент диктофон, как-то неэтичным.
Ведь беседа была чрезвычайно доверительной, искренней, глубокой. Жена Наташа ушла из комнаты, чтобы не мешать беседе, но слышала все. Она не выдержала и пришла, чтобы видеть в этот момент откровения своего любимого человека. Села напротив и не сводила с него влюбленных глаз. Она в этот момент была так хороша, светла, так красива, что я почувствовала себя тоже причастной ко всему происходящему между двумя людьми, случайно встретившимися на жизненном пути, будучи уже сложившимися зрелыми людьми и понявшими спустя семь лет разлуки, что им не жить друг без друга. Вот такая трогательная история.
Он художник – она его муза и ангел-хранитель. Хотя, конечно, с ним ей непросто. Он же, своего рода, гений, и она это точно знает. А кто сказал, что с ними легко.
Он и мне прежде чем согласиться на откровенный разговор устроил экзамен. Снял со стены черно-белую фотографию, на которой одни глаза, и спросил: кто это? Сикстинская мадонна, сказала я, почти не сомневаясь. «Второй человек угадал, остальные все, кому показывал, не поняли». Вот такой он – Сергей Опульс.
Ну что же, я не обиделась, а рада была, что не ударила в грязь лицом, и разговор состоялся. Я слушала его, думала, даже если бы он не был художником, он бы все равно был бы очень интересен людям. Ему бы лекции читать, просвещать, учить думать, анализировать, любить Бога, историю, чтение духовных книг.
В последнее время его прекрасная жена Наталья, по ее словам, собирает у людей картины, которые он раздарил друзьям и знакомым, чтобы организовать его персональную творческую выставку. Так не дают – бояться с ними расстаться, думают лишь о своей выгоде. Видимо, знают их реальную цену. Ей, конечно, обидно, много сил уходит на это. Те, что в доме, оказались ему особенно дорогими.
Я их видела своими глазами – и «Исаакий во время дождя», и «Сокола Победы», и «Караван», и «Дворик в Ташкенте», в котором родился и жил художник Сергей Опульс. Это все, на мой взгляд, маленькие шедевры. Они небольшого размера, но удивительные, не похожие ни на какие другие картины. Они впечатляют, каждая вызывает определенные эмоции, очень разные, свои собственные. И краски у художника тоже свои – то мягкие, то сочные, в них игра света, теней…
Сергея, я бы сказала, не просто картины – они как окна в те миры, которых ты еще не видел, не познал. Но мир очень душевный, теплый, родной и очень духовный, трепетный.
Автор видит то, что сам не только чувствует, но над чем размышляет, думает и только потом именно это духовное видение переносит на холст путем главных средств художника – остротой восприятия цвета и его художественного воплощения в красках.
Все гениальное просто, поэтому бывает непостижимо для обычных людей, склонных все усложнять.
Для меня лично Сергей Опульс – это явление во всех измерениях и как мыслитель, и как художник, словом, незаурядная, яркая личность в нашем порой сером, бездуховном настоящем.
А за таких, как Опульс, надо молиться, а не игнорировать, потому что, они-то и есть тот «луч света», о котором писал великий наш драматург Н.Островский.
– Сергей, я не присутствовала на вашей выставке, которая проходила в Российско-немецком доме, а здесь я вижу рекламу картины, которая называется «Трамвай у Коневского подворья. Зимняя сказка», а сейчас я вижу ее подлинник. И я хочу сказать, что этот подлинник моментально меня пленил. Почему? Как вам кажется?
– Вы знаете, просто здесь найдено состояние пасмурной питерской погоды, именно декабрь месяц, когда сначала проливаются дожди, а потом после дождей обычно идет снег. И вот это состояние между снегом и дождем оно уловлено. Свет в окошке храма – видно, что он греет людей, там идет всенощное бдение.
– Вы увидели этот огонек, и вам захотелось это перенести на холст, и как вообще рождается ваша картина?
– На самом деле этот купол был снесен в 32-м году, его не существует, но я хотел создать начало века, то время, которое было. Купола этого не существует, я по архитектурным проектам воссоздал так, как оно было.
– А как вам кажется, может быть, это провидческое решение, может быть кто-то, глядя на эту картину – архитектор или власти, увидят и скажут, а надо бы воссоздать…
– Может быть, и придет это время, но мы не доживем до него, это будет после нас, это будет тогда, когда придет воцерковленное поколение. Это те, кого сейчас за ручку водят в храм.
– А сейчас они пока что только воцерковляются, и, слава Богу! – Россия, Греция, Сербия, Грузия – это четыре православные страны, они братья по вере и очень близки. Россия одна из самых больших православных стран.
– Есть ли будущее у нашей страны, и в каком случае оно есть. Это я не как художника спрашиваю, а как человека с политическим мышлением.
– Я жил в Туркестане. Если говорить о русском, значит говорить, что он православный. Православие и Россия едины, потому что все иммигранты через православную церковь воссоединялись, они жили общиной, диаспорой, но именно в православном мире.
– А почему вам кажется, что верх одерживала именно православная вера у христиан?
– Вся государственность России пошла именно тогда, когда крестилась Киевская Русь. С этого пошло Русское государство. Все шло постепенно. Петр Первый упразднил патриарха и только в 43-м году Сталин поставил патриарха. Почти 300 лет патриарха у России практически не было. Но сейчас все должно войти в свое русло.
– А когда вы сами пришли к вере?
– С малолетства. У меня были верующие родители. Но укрепился я в вере именно в городе Святого Петра, потому что это единственный город на земле, который имеет два ключа – один ключ от апостола Петра, а другой – от города. То есть, один ключ духовный, а другой – земной.
– Сергей, скажите, чему вы больше отдаете времени – чтению исторической литературы или художественных…
– Духовных книг о старцах, о православных подвижниках в монашеских обителях. Меня это вдохновляет на такие вот картины. Они рождаются не просто так, а с осмыслением истории.
– Когда на ваши картины смотрят зрители, как вам кажется, они понимают ваше состояние души, ощущения, ваш замысел?
– Все люди, которые видели мои картины, говорят, что на православные темы у меня очень глубокие вещи, душевные, а не гламурные, как это сейчас распространено в России.
– Удается выставлять картины на широкого зрителя сегодня или это очень тяжело?
– Сложности в том, что галерейной деятельности в России никогда не было. Галерейный бизнес возник с перестройкой, это как бы первый круг раскручивается. Поэтому в России это пока сложно.
– Вам не удалось пока вписаться в этот бизнес?
– Вы знаете, я как бы еще не нашел эту нишу, не нашел тот коридор, по которому бы мне было идти удобно и с радостью.
– Что больше приносит радости – живописный, рабочий момент, или когда картину кто-то понимает и покупает ее прямо сходу?
– Один великий человек сказал, что любой талантливый человек приносит жертву, он жертвует своими картинами. Я вот восемь картин пожертвовал Коневцу, некоторые картины купил у меня епископ Назарий – наместник Александро-Невской лавры. Например, изображение крестного хода на Коневце находится у него в покоях. Он меня узнал, мы с ним не виделись с 97-го года, а как будто вчера с ним расстались. Живопись просто сблизила людей.
– Я думаю, что это души сблизились. А как вы думаете, они молятся за вас, это помогает вам в вашем творчестве?
– Да, я чувствую эту благодать и под ее воздействием пишу картины лучше.
– Вы сказали, что Петербург ваш любимый город. Вы часто уезжаете из него или предпочитаете писать здесь?
– Вы знаете, Петербург самый европейский город, если смотреть из русских городов, но самый азиатский, если смотреть со стороны Германии. Здесь очень много азиатов – буддийские храмы, мечети, синагоги, все конфессии мира собраны в этом городе. Здесь много Востока. Первый, кто признал Петербург при Петре, это было Персидское царство.
– А мы, исконные жители Питера, а еще чего-то критикуем…
– Питер находится на одной широте с Осло, а Осло раньше назывался Христиания. Самая православная страна, это Норвегия.
– У нас немного теплее, чем в Норвегии, но потом там католические, протестантские храмы…
– Но православных там очень много. А вот наши Кижи – это норвежское влияние – венцы, срубы, сборка без единого гвоздя. То, что строили у нас в 17 веке, в Норвегии строили еще в 11 веке.
– Ваш любимый храм в Петербурге? – Конечно, Исакий, который был построен в честь рождения Петра.
– В советские времена Казанский собор был Музеем атеизма и религии. Как здорово, что сейчас никто мимо не пройдет, а помолится. Это ведь о чем-то говорит. О чем?
– О том, что православие начинает набирать силу, человеческий фактор строится на православной основе. Все государственники на большие праздники всегда в храме. И, слава Богу!
– Возможно, нам нужно было претерпеть эту революцию, пройти через такие жестокие вещи все эти 70 лет, сколько было убиенных старцев и священников, чтобы понять, что без Бога мы не можем. А раз на все воля Божия, то может быть, Он нам все это и ниспослал?
– Это все связано с императором Николаем II страстомучеником, которого расстреляли за то, что он отрекся, если бы он не отрекся, его бы никогда не расстреляли, и не случилась бы революция.
– И на сегодня Россия была бы самая что ни на есть передовая? – Была бы самая сильнейшая страна со своим развитием.
– А почему Николай II отрекся от престола?
– Потому что его заставили генералы, входившие в его окружение, якобы во спасение русского народа. В дальнейшем он понял, что поступил неправильно, но было уже поздно. И после этого пошел весь раздрай – пошел новый стиль в церкви, затем погиб патриарх Тихон. Здесь очень много тайных вещей, о которых мы не узнаем, они еще сто лет будут в архивах.
– Но, тем не менее, столько страстотерпцев было в России, как ни в одной стране мира…
– Первая эмиграция, которая уехала туда, на африканском континенте начала строить храмы и создавать свою общину на кораблях – это целое кино. Я думаю, что такое кино когда-то создадут, как эмигранты жили на африканских землях – в Тунисе, Марокко.
– А почему они именно там устраивались?
– Африканцы их принимали. Там выросло целое поколение. И приехали в Россию как в родную страну. Люди в эмиграции были более сильно углубленные в вере православной. Это спасало их от агрессивной окружающей среды.
– То есть, благодаря любви к Спасителю, они и спасались?
– Да, да, да.
– На какой город, на какую страну вы бы поменяли Петербург, если бы пришлось уехать из России?
– Я бы не хотел уезжать из Петербурга, потому что этот город еще не воспет, его можно воспевать длиною в жизнь, но и жизни не хватит раскрыть всю эту красоту. Настолько он стильный.
– Вы в моем первом номере журнала не читали очерк о Петербурге? – Нет, как-то не случилось. Сейчас у меня столько работы, что не хватает иногда времени на сон и на еду.
– Но это, на ваш взгляд, Божественный промысел или какой?
– Леонардо сказал: родная сестра – это природа, а живопись – родственница Богу.
– Художником нужно родиться или можно научиться?
– Можно научиться быть солдатом, офицером и дойти до генерала, а художник – это дар Божий, это миссия, которая дана тебе Богом. Талант как дается, так и отнимается. Если данное человек не мог удержать, сберечь – это отнималось и он погибал. Талант, как опасная бритва – может помочь, а может и погубить.
– Вы ставили перед собой цели развивать свой талант, совершенствоваться в живописи?
– Я считаю что монашество, это то же что и живопись. Если быть монахом, то можно писать иконы, а писать иконы не в монашеском постриге – это как бы писать какие-то поверхностные вещи. Это путь и образ жизни. Нельзя заниматься церковной живописью, если у тебя нет пострига.
– Храмы писать художник может?
– Храмы писать можно, это благословляется. А иконопись – это монашеское дело.
– Никогда не было таких мыслей – а не стать ли мне монахом?
– Я испытал себя, год прожил послушником. Был трудником на Валааме. Понимаете, двум богам служить нельзя. Надо или заниматься живописью и постигать эту профессию, или заниматься монашеским деланием, но это совершенно другой путь и он не совместим со светской жизнью.
– Значит, перевесила все-таки любовь к живописи и талант. Допустим, что у вас нет денег на краски, на холсты. Что бы стал делать художник Сергей Опульс?
– Вы знаете, я бы стал рубить камень-гранит – стал бы заниматься скульптурой.
– Если бы вы не были художником, могли бы вы стать скульптором? – Да. Моя работа стоит на Рижском проспекте в Петербурге – четырехметровая бронзовая работа – эмблема Гознака, она сделана в 84-м году. Она стоит и по сей день.
– У вас есть какая-то сверхзадача, мечта, что бы вам хотелось написать, чтобы положить всех ниц?
– Вот написал Малевич «Черный квадрат»… А на самом деле «Черный квадрат» Малевича это святая святых того храма Соломона, где было введение Пресвятой Богородицы во храм, то есть это черная ниша Пресвятой Богородицы. И это святое у иудеев, потому эта картина считается святой, поэтому она очень дорога. То есть, он простыми средствами выразил святое.
– Это вы где-то вычитали или сами дошли до этого?
– Об этом я разговаривал с монахами, со священниками, с архиереями, и они объяснили мне концепцию самой картины.
– Счастье услышать это из ваших уст, потому что в моей голове всегда вопрос: почему он стоит миллионы долларов? Расскажите для читателей немного подробнее.
– Сейчас там находится мечеть Аль-Акса, но на этом месте был храм Соломона. И вот эта ниша, вход в алтарь, куда вошла Пресвятая Богородица – это и есть этот черный квадрат в самом алтаре, который она пересекла, вот и все.
– У вас нет провидческих способностей, вы у себя не замечали?
– Нет. Просто мне всегда хотелось глубоко изучать историю, и я старался найти ответы на интересующие меня вопросы. То, что касается «Черного квадрата» Малевича, то публикаций таких никогда не было. И я считаю, что этого даже и не надо публиковать, потому что эта тема закрытая, как бы святая, и мало кто об этом знает.
– Как вы думаете, почему это пришло ему в голову?
– Он был глубоко верующий человек и Господь открыл ему то, что не открывает другому. Это вскрылось ему в тонком сне, и он это воссоздал.
– Вы в себе точно знаете, когда вам открылся Господь и толкнул вас на что-то такое, что вы точно сделали с Божьей помощью?
– Вы знаете, каждая работа где-то с Божьей помощью и идет. Но я хочу еще глубже усилить силу восприятия картины, и я к этому иду.
– Вы очень православный человек и вы точно знаете, что талант от Бога…
– Да, это дар Божий. И кому много дано, с того много и спросится. Какой меркой человека измеряют, такой и определяют.
– Вы живете по заповедям Божьим, по церковным канонам, молитвы читаете?
– Да, молитвы читаю и утром, и вечером.
– Когда вы пишете, когда вы с кистью и с полотном, вы разговариваете с Богом?
– Да, разговариваю. Но и чтобы выйти из состояния экспрессии, тоже через молитву становлюсь адекватным человеком. Многие неадекватны, потому что не могут выйти из этого состояния, и начинаются болезни, психиатрические больницы.
– Это состояние на грани сумасшествия?
– Да, это происходит. Я вам приведу один пример: Шаляпин пел Мефистофеля в «Фаусте» и каждый раз после спектакля ходил причащаться, потому что он понимал, что демонизм его сломает. Это для того, чтобы прийти в себя и выйти из этой роли.
– К какому направлению в живописи вы относите себя?
– К реалистическо-мистическому духовному восприятию.
– Вы не представляете себе жизни без молитвы, без Бога, а с чисто земными радостями, светскими удовольствиями?
– Я считаю, что я могу сделать еще больше, если рядом со мной есть близкие люди, которые меня понимают. Очень важны рамки человеческого общения. Людям мое искусство нравится, оно им нужно и это очень важно.
– Помимо Бога, который вас вдохновляет, и божественные темы, и храмы, а в земной жизни кто вдохновляет?
– Больше всего вдохновляет Петербург – святой город. Я считаю, что живописи я научился именно в Петербурге. Если бы я жил в другом городе, я бы такому не научился. И все лучшие художники, которые были в России, они все выходцы из этого города. Репин, Суриков, Айвазовский, Крамской, Брюллов… Этот город их сделал художниками.
– Если совсем опуститься на землю – любимая женщина, жена, с которой вы венчаны, она служит вдохновением или она только помощник?
– Она помогает мне и служит вдохновением. Со временем я начал понимать, что это тоже дар Божий, что Бог послал такого человека – венчанную супругу. Что дано от Бога, то это до конца, и чего нет от Бога, то это тоже до конца.
– И нет никакого разброда и шатания в душе?
– Нет. Я прошел суровую военную жизнь в Туркестане, и мне монастыри казались домами отдыха. После всех трудностей армейской жизни, это показалось мне раем на земле.
– Не связываете ли вы службу в Туркестане с открытием таланта и Божьей помощи?
– Нет. Этот отпечаток солнца, природы, лазуритового неба, Памира, Тянь-Шаня, Самарканда – это оставило отпечаток, чувство линии сложилось именно здесь. Но в Петербурге это усилилось в мастерстве и во вдохновении.
– На невской земле вдохновение усилилось по сравнению с Туркестаном?
– Да, потому что Туркестан был завоеван теми же русскими, которые учились здесь в военных колледжах, и первый губернатор в Ташкенте был русским. Это в общем-то завоевание, потому что с одной стороны была Англия, а с другой – русские, и между ними был коридор в 800 километров афганской границы.
– В начале интервью, когда я вас спросила, что вы читаете много исторической литературы, то вы поправили и сказали – духовной, но мне все-таки кажется, что вы исторической литературы тоже начитались предостаточно…
– Это было в молодости. Мне очень нравилась история, все это запоминалось, увлекало.
– Последний вопрос – ваш любимый художник, ваш учитель…
– Конечно, Илья Ефимович Репин. Кто меня учил, учился у Бенькова, а Беньков учился у Репина.
– Ваш учитель жив?
– Нет, он уже ушел в мир иной.
– При жизни он был доволен картинами своего ученика?
– Да, и мне было дано направление в Суриковское училище, но мне как-то неблизка была Москва, и я отправился в Петербург и в свободном полете пошел уже своей дорогой.
– Я вас хорошо понимаю, потому что я тоже люблю Петербург, и предана ему всем сердцем, живя в Москве. Желаю вам Божьей благодати. Совершенно замечательное интервью. Спасибо, что вы есть, потому что сейчас интеллигенции все меньше и меньше. И что будет со страной, если ее будет меньше…
– Русская душа неистребима. Вот говорят – Святая Русь. Ведь только о России так говорят. Не об одной стране мира не говорят так, как о России – святая… – Да, да, полностью согласна. Здоровья, счастья и любви!
|
